НАЧАЛО
Вечером, проходя по гулкому и пустому в тот час коридору детского приюта, в зыбкой пятнистой полутьме учительница заметила силуэт сидящего на подоконнике мальчика лет двенадцати.
- Морган?
Он слегка повернул к ней смуглое лицо, на десятую долю движения, не больше. Из-под нахмуренных бровей полоснули янтарные глаза, - вонзились, узнали, оттолкнули.
Женщина вздрогнула. Глупо, дико, но в присутствии этого мальчика сердце переставало ей подчиняться. Зачем оно так предает ее, как оно смеет, ведь это еще ребенок! Не оправдание, что она сама молода…. Уняв свои нелепые чувства усилием воли и разума, учительница подошла ближе.
- Почему ты сидишь здесь один? – ее голос был мягким и спокойным. – Опять подрался?
Морган молча опустил густые черные ресницы.
- Из-за чего на этот раз? Неужели было обязательно…. Пойми, нельзя все споры решать кулаками. Если бы ты иногда смирял свой характер, то приобрел бы больше друзей. Гнев и гордость - плохие советчики. Ты можешь сделать над собой усилие, я знаю. Ты намного лучше, чем стараешься показать.
Он отвернулся, - в темном прямоугольнике окна чеканкой по бронзе отразился профиль. Отчаянно царственная посадка головы на напряженной шее. Как хотелось бы нежно провести рукой по его непослушно волнистым, смоляным волосам, если бы он не воспринимал любую жалость, как оскорбление. Никогда не был милым ребенком. Скорпионно напрягался от ласки, со всеми держал жесткую дистанцию. Всегда казался чуть старше своих лет. Иногда его взгляд пугал….
Его твердо очерченные губы так редко произносят слова…. Он разговаривает резкими жестами, отвечает презрительно замкнутыми позами, убеждает подтекстом силы. В тесных коридорах он легко рассекает скупым монологом движений несущуюся навстречу галдящую лавину сверстников. На уроках Морган всегда садится за последнюю парту, так, чтобы видеть всех, но самому оставаться в стороне. В нестройных играх приютских детей на прогулках он выделяется хищной дикарской пластикой. При всей подростковой несформированности он уже слишком притягателен. Высокий, поджарый, как гепард. И у него красивые руки с широкими запястьями, сильные длинные пальцы. Как же за ним бегают девочки! Он в шаге от того, чтобы стать всеобщим лидером и объектом преклонения, но упрямо одинокий…. Мучительно гордый….
- У тебя воротничок … - учительница осторожно протянула руку, поправить разорванный в драке воротник майки, распахнувшийся до плеча.
Внезапно, в ужасе от собственной смелости, она коснулась пальцами его шеи. Смуглой гладкой теплой кожи. Пусть всего на секунду….
Янтари его глаз перекатились от окна к лицу женщины, внимательно наблюдая, как у нее от смущения неудержимо воспламеняются щеки. Потом Морган потянулся и сделал то, чего она на самом деле хотела, - поцеловал ее в губы.
- Анни, иди обедать, - уже второй раз пронзительно закричала мать от плиты, перекрывая общий гвалт, царивший на кухне.
- Она оглохла, – отозвалась из-за стола старшая сестра.
- Или заснула, - добавил младший брат.
- Да она вообще в ином измерении, ей уже есть не надо, - хихикнула вторая старшая сестра.
- Давай, разливай суп скорей, есть хочется, - проворчал отец.
- Я вас всех должна накормить, без исключения, вы так не считаете? – проворчала мать. – Пойду, гляну, чего она там копается.
Аннабель, восьми лет, раскрыв перед собой огромную потрепанную книгу, сидела на полу, на коврике. Хрупкая, как весенний ледок, маленькая и тоненькая, одетая в застиранное до белизны великоватое ей платье старшей сестры, она была похожа на ангела, - светлого и весьма призрачного в хаосе окружающей обстановки. Но тот бедлам, что творился в доме, не мешал ей постоянно пребывать в состоянии глубокой задумчивости.
- Анни, ты будешь суп? – ласково спросила мать.
Девочка медленно подняла огромные синие глаза от атласа «Анатомия человека», глава «Некоторые патологии внутренних органов», заправила за ушко прядь лунно-светлых густых волос и рассеянно ответила:
- Нет.
- Почему? – изумилась мать, - ты же его любишь?
- Я подожду, пока ты сваришь сосиски.
- Сосиски на ужин!
- Я подожду… - она вернулась к книге, перетекая в прежнее медитативное состояние. Разговор был закончен.
- Ну, хорошо… я оставлю тебе немного супа, если передумаешь. Греть будешь сама!
Мать вернулась в кухню и взяла с плиты кастрюлю, намереваясь поставить ее на стол и разлить суп по тарелкам. На половине пути она запнулась о приподнявшийся от старости край линолеума и едва не грохнулась на пол. Кастрюлю ей удержать не удалось. Все содержимое широкой пряной густой волной разлилось по кухне, дети завизжали и задрали ноги, муж свирепо засопел, с трудом удерживаясь от высказываний.
В холодильнике оставались только сосиски.
В кабинет семейного психолога новая посетительница вошла строевым шагом супермодели. Концы шелкового палантина реяли за ее спиной крыльями архангела во гневе. Следом впрыгнул прелестный рыжий мальчик, оглядел помещение, излучая любопытство и радость от встречи с новым, неизведанным. При виде устрашающего абстрактного панно, занимающего треть стены, ребенок издал восторженный вопль. Ему нравились яркие цвета.
- Прошу вас, устраивайтесь, где вам удобно… - в противовес надвигающемуся шторму эмоций, психолог привычно принял роль оплота спокойствия, - Итак, что вас ко мне привело?
Мать мальчика, молодая дама, - красивая, стройная, энергичная в движениях, бросила себя в кресло с раскованной элегантностью. Долгий выдох, бурный вдох, сверкнули колени, и - воплощенное негодование, - маникюр вонзился в подлокотники.
И хлынул поток.
В это время прелестный золотисто-рыжий Блейз, девять лет (выглядит младше), пронесся по кабинету солнечной бурей. Радостно повизгивая, напевая, гикая и мурлыкая, сверкая пуговками на джинсовом костюмчике, он стремительно исследовал новое для себя пространство, вызвав тектонические смещения предметов в шкафах и на открытых поверхностях, потом наткнулся на залежи разноцветных фигурок, кубиков и смешных конструкторов, а так же бумажек с картинками. Использование научных тестов не по назначению задержало его на некоторое время, но, устроив победный салют изограммами над поверженным дворцом из тестов на совмещение объема, он потерял к ним интерес и двинулся дальше. Качающееся кресло для релаксации он превратил в бешеного мустанга, спрыгнул с него на полном ходу, а потом, с легкостью необычайной, исполнил рядом на ковре серию таких акробатических этюдов, которые грозили бы многочисленными вывихами и прострелами даже обезьяне. Но у мальчишки, как показалось психологу, даже голова не закружилась. Извернувшись из мостика на четвереньки, он боком-скоком нырнул под стол, просквозил между его ножками и ботинками хозяина кабинета и уже из-за ближайшего дивана громко поинтересовался, почему такая большая и красивая бутылка коньяка стоит у дяди доктора под столом, а не на столе и не в шкафу.
- Какой способный мальчик, - сдавленно улыбнулся психолог.
- Да, способный, - с жаром подхватила мать, - А эта старая корова смеет меня убеждать, что мой сын – невротик! Что его нельзя обучать с нормальными детьми! Он, видите ли, не контролирует свои движения, не может усидеть на месте и заводит весь класс! Эта колода предпочитает, что бы за партами сидели пакеты с кефиром, а не дети, она не в состоянии оторвать лишний раз свой жирный зад от стула! Блейз – умный, энергичный, активный мальчик, он схватывает все на лету! А знаете, сколько у него друзей! А то, как точно он контролирует свои движения, вы сами видите! Пусть он непоседлив и любит устроить беспорядок, но он никогда ничего не ломает и не портит! Он нормальный ребенок!
- Подойди, пожалуйста, Блейз, - позвал психолог, - Садись на это кресло. – Мягким, гипнотически обволакивающим тоном, - сейчас у нас будет соревнование, очень важное и сложное.
Мальчик почти воспарил над креслом, подавшись вперед, излучая любопытство яркими зелеными глазами и сияя всеми веснушками на курносом носу.
- Мы с тобой должны просидеть неподвижно как можно дольше. Кто первый шевельнется, - проиграет. Нельзя разговаривать, отворачиваться, чесаться, - только моргать. Устройся поудобнее… ты готов?
Блейз радостно замурчал, засветился улыбкой и энергично, всем телом, кивнул.
- Начали!
Минута.
Вторая.
Пять.
Десять.
Азартно вцепившись в коленки, выпрямив спину, рыжик все держался и держался, не позволяя себе даже повести глазами по сторонам. Как же это неестественно, подумал доктор, требовать полной неподвижности от такого создания, воплощения радости бытия. Какой же мальчонка умница! Видно, что устал, что надоело, что очень хочется туда, где позади дяди доктора, за большим окном, деревья перебирают ветер листьями, где на ласковой траве золотые солнечные узоры, где птички…
Со звенящим грохотом распахнув рамы, сбросив кактус с подоконника на спину дернувшемуся психологу, сорвав все бумаги со стола, буйный, тугой, прохладный ветер словно подхватил радостно завопившего Блейза и заплясал по кабинету вместе с ним.
- Сокровище мое, солнышко, зайка моя медовая, прошу тебя, успокойся! – улыбался отец, любуясь, как его единственная дочь сердито притопывает ножкой.
- Ангелочек мой милый, деточка, - мать в волнении сжимала руки, - золотко, не расстраивайся так, ты скоро привыкнешь, они тебе понравятся.
- Никогда! – семилетняя Мона снова топнула ножкой, - Никогда мне не понравятся эти ужасные кресла! Почему вы поменяли мебель, а сами мне ничего не сказали?
- Красавица моя, мама с папой были в магазине и увидели там чудесные креслица, такие новенькие, такие симпатичные…
- Прекратите сюсюкать! Я уже не маленькая! – она тряхнула бантиками, - Зачем вы поменяли хорошую мебель?
- Потому что обстановка в доме не меняется уже больше пятидесяти лет, - мама решила идти напрямик. – И я… мы решили сделать хоть одну комнату в современном стиле! Я уже устала от темных полированных громадин и потертых обивок! Здесь все такое старое, что дом давно похож на музей! Дорогая, пойми, со временем какие-то вещи должны меняться. А наши новые кресла – работа известного дизайнера и, между прочим, они весьма дорогие. Ну чем, чем они тебе не нравятся?
- Да тем, что они такие… никакие! Пустые, хлипкие и лысые!
Отец рассмеялся. Она была прелестна. Огромные карие глаза с длинными, густыми ресницами, нежные яркие губки, словно готовый раскрыться бутон розы, круглые румяные щечки, прямой носик – не кукольная кнопочка, а по настоящему красивый носик, с изящными ноздрями. И еще этот удивительный оттенок кожи, нежно-карамельный, сияющий. Блестящие каштановые кудряшки. Восхитительные ручки и ножки, каждый пальчик – сокровище! Она прелестна, где бы не находилась, чем бы не занималась. И, надо сказать, она очень редко сердится, характер у нее спокойный и добрый. Только одна черта иногда нарушает уравновешенность ее натуры… некое непонятное упрямство. Она строго придерживается установленного традициями распорядка в доме и не любит внезапных перемен. Ее может слегка нервировать, что обед подали на полчаса позже или раньше положенных трех часов дня, а если вместо обещанного десерта подали совершенно другой, то это, несомненно, ее расстроит. Она любит красиво, в определенном порядке раскладывать свои игрушки, любит сортировать и перебирать пуговицы, коллекции марок, старинные безделушки, мамины украшения, папины деловые бумаги, сохраняя при этом милое и серьезное выражение лица. В последнее время она непременно участвует при всех малейших изменения обстановки в доме, давая нежным голоском удивительно толковые для своих лет советы. И вкус для этого у нее имеется, даже в избытке. Она уже отдает предпочтение дорогим, качественным вещам, не вычурным, но продуманным и гармоничным, любит природные материалы, естественные и богатые цвета. Даже разнообразию ярких пластмассовых детских заколок она предпочитает атласные ленты.
И ее не предупредили о смене мебели! И даже не посоветовались, что лучше выбрать!
- Мне не нравятся эти кресла! – строго повторила Мона, - И они сюда не подходят.
- Крошка моя, придется привыкнуть. Мы уважаем твое мнение, но решения не изменим.
Девочка обвела комнату возмущенным взглядом, поджала губки, повернулась спиной и молча удалилась.
- Думаю, завтра она успокоится, - вздохнул отец, - Просто ей нужно время.
- Да, надеюсь, завтра уже все будет в порядке.… Присядем? – мама опустилась в кресло и осторожно откинулась назад, - Ах, наконец-то что-то новое…
Внезапно у кресла, словно у подстреленного оленя, подогнулись все четыре ножки, и оно с хрустом рухнуло на пол.
Вечером кресло заменил представитель фирмы, принес извинения за брак и заверил, что такого раньше никогда не случалось и больше не случится.
Остальные кресла выбросили через неделю. Все они шатались, скрипели, стоило в них пошевелиться, и постоянно цеплялись за одежду. Обивка у них сморщилась, из лопнувших швов торчали нитки и сыпалось что-то, похожее на сопревший поролон. Мама кричала, что ненавидит весь современный ширпотреб.
Отец сам вернул с чердака в гостиную прежнюю мебель, и до чего же оказалось приятно развалиться в привычном уютном кресле! Старые мастера делали великолепно и делали на века.
Мона забралась к папе на колени. Он погладил ее по голове и улыбнулся:
- Да, моя малышка, ты была права. Сейчас уже не умеют делать таких вещей, как раньше, мы должны ценить то, что имеем. Только тебе не кажется, что обивка немного потускнела? Может, стоит поискать достойную ткань и перетянуть наши кресла, - они будут как новенькие. Не возражаешь?
Малышка не возражала.
